Монахиня Иулиания (Денисова). Монахиня Иулиания (Денисова): В отношениях с детьми — Крайностей не надо, как и в любом деле Ирина денисова монахиня иулиания биография

Среди присутствавших было немало поющих на клиросе, и вопросы часто касались проблем церковного пения - например, почему на спевках хор поет лучше, чем во время службы. Матушка ответила, что причин множество: от банального волнения до того печального факта, что на спевке всегда кто-то отсутствует, а ошибки одного человека сказываются на звучании всего хора.

На вопрос, как реагировать, если во время службы кто-то фальшивит, она ответила, что с таким человеком надо специально заниматься: "Профессиональные музыканты спокойнее реагируют, чем любители, поэтому певчим праздничного хора могу сделать замечание в жесткой форме, а с сестрами надо быть осторожнее: лучше пожертвовать чистым аккордом, но сохранить хорошие отношения".

Чтобы собрать хор, по мнению матушки, лучше начать с двух-трех друзей, а не с двадцати человек. Трудно потом отсеивать, ведь это живые люди. Нужно дружить с хористами: праздновать дни рождения, хвалить, если пели хорошо.

К традиции общенародного пения в храме она относится с осторожностью: "Оно фальшиво. Если во время службы над твоим ухом кто-то громко подпевает, службу у тебя украли. В хоре не должно быть слышно отдельных голосов, он не терпит индивидуальностей, хор - это единство во множестве. Поэтому профессиональные оперные певцы-солисты на клиросе - часто не находка, а проблема".

Матушка рассказала, что большую часть жизни была неверующей, даже занималась астрологией. Уверовала в Бога во время тяжелой болезни младшего сына. Ребенок чудом исцелился. Вскоре музыковед Ирина Денисова стала петь в хоре Петропавловского собора - оказалось, что бывшая одноклассница Елена там служит регентом. Десять лет служила в этом соборе сначала певчей, потом регентом. В какой-то момент осознала необходимость посвятить жизнь Богу. Не нужно уходить в монастырь из-за несчастной любви или "от одиночества" - если человек сомневается, нужно ли ему в монастырь, он может целомудренно жить в миру - и привела слова апостола Павла: "Ибо желаю, чтобы все люди были, как и я" (1Кор. 7:7), а апостол Павел не был ни женатым, ни монахом, а просто целомудренным человеком. Если человек думает, какой монастырь избрать, нужно поездить, посмотреть. Главное - "почувствовать призыв".

Мешает ли творчество, концертная деятельность монашескому уединению, не способствует ли известность тщеславию? По словам гостьи, она занимается концертной деятельностью по благословению духовника, а тщеславие не зависит от того, чем ты конкретно занимаешься: можно гордиться, даже если моешь полы.

Прозвучал и общий вопрос - насколько необходима музыка на богослужении. Матушка напомнила евангельский эпизод: сразу после Тайной вечери, где было установлено Таинство Причащения, Иисус и ученики "воспев, пошли на гору Елеонскую" (Мк. 14:26): "Если Христос воспел, почему мы не должны петь?Пение более доходчиво, чем просто слова. Музыкально оформленный звук проникает в душу, надо и на душу воздействовать, а не только на разум".

На следующий день, 13 ноября, в верхнем храме состоялась открытая спевка под руководством монахини Иулиании. Около двухсот человек разучивали сочинения и гармонизации монахини Иулиании (Денисовой) - "Трисвятое", "Херувимскую", "Кондак акафиста апостолу Андрею".

Монахиня Иулиания родилась 6 сентября 1957 года, окончила Ленинградскую консерваторию. Вырастила троих детей, получила признание в мире музыки. В ноябре 2007 года стала послушницей, а затем приняла постриг с именем Иулиания в Свято-Елисаветинском монастыре. О ней сняты фильмы "Регент" и "Инокиня". Дирижер, композитор, лауреат многочисленных фестивалей, автор более 150 песнопений и гармонизаций.

Монахиня Иулиания – едва ли не самая известная матушка наших дней. Некоторые до сих пор называют ее по-прежнему, по-мирски – Ириной Денисовой. Именно под этим именем писала свои произведения она – выпускница Санкт-Петербургской консерватории, преподаватель лицея при Минской консерватории, регент хора. Пока в один прекрасный день не оставила этот мир, чтобы уйти инокиней в . И случилась одна потрясающая вещь: матушка Иулиания стала еще более известной и еще более любимой.

Кажется, самый большой обывательский стереотип о том, что, уйдя в монастырь, человек закрывается для остального мира, разрушается, когда видишь плоды трудов матушки-музыканта. Ее деятельность в высшем смысле миссионерская, потому что, узнав о ее пути к Богу, не измениться нельзя. О ней сняты фильмы и «Регент». Она проводит большой фестиваль хоровых коллективов «Державный глас». В социальных сетях созданы группы, где певчие России, Беларуси и Украины обмениваются нотами и впечатлениями от исполнения ее музыки. А ее песнопения «Всего-то навсего» и «Дни мои» стали самыми настоящими хитами в православном сегменте «Фейсбука» и «ВКонтакте». Единственное, в чем ограничивает монастырская жизнь (и то скорее ее поклонников, чем саму монахиню), – лично пообщаться с ней не так просто, как если бы она работала в консерватории. И поэтому приезд ее как церковного композитора на Украину и первый авторский вечер стал таким долгожданным для всех, кому музыка матушки так дорога.

Ее сочинения исполняют не только взрослые хоры, но и – в переложении – дети в музыкальных школах. А в Черкасской ДМШ № 2 даже есть такой концертный номер: ученики (два аккордеониста, вокалистка и пианистка) поют и играют «Французскую колядку», записанную хором Елисаветинского монастыря всего лишь в январе этого года. Новое произведение (обработка матушки) настолько понравилось многочисленным слушателям в интернете, что ноты, выложенные на сайте монастыря, ушли в народ. Так и попали к юным исполнителям. Узнав, что в Черкассах звучит «Французская колядка», матушка обрадовалась: для живого исполнения ведь и пишутся песнопения.

– Конечно, хорошо, что дети исполняют, – говорит она. – А педагоги могут облегчать хоровые произведения. Это очень просто: берете то, что в нижних голосах, и играете на пианино или синтезаторе. А дети поют то, что в верхнем голосе…

Встреча проходит в органном зале областной филармонии, который располагается в Успенском соборе Харькова. Именно в этом городе сразу несколько хоров успешно исполняют произведения монахини Иулиании (Денисовой). Матушку здесь знают и любят. Народу столько, что свободных мест нет. И вот хор Покровского монастыря под управлением Анны Щегловой исполняет песнопение «Дни мои» на слова протоиерея Андрея Логвинова – пронзительное произведение, звучащее в фильме «Инокиня».

Это своеобразная визитная карточка матушкиного творчества и – квинтэссенция ее вдохновения. Мелодия и подголосочный «аккомпанемент», максимальное использование возможностей хора, проникновенность женских и мощь мужских голосов, накатывающих в нужное время и в нужном месте, – всё это производит ошеломляющее впечатление. Особенно в момент кульминации, на словах «Господи, я люблю тебя! Господи, помилуй мя, грешного!» Слушаешь, поешь про себя и вдруг понимаешь это мгновенное чудо: в кратком песнопении достигнута высшая цель искусства, раскрываются невидимые границы, когда пение уже – не пение, а глас вопиющей человеческой души, прямой зов к Спасителю, единственное важное, что в своей земной жизни хотел бы сказать Ему каждый. И, потрясенный внезапно накатившим, своим, успеваешь заметить, что лицо давно в слезах, а хор уже поет следующий «номер»…

Когда наступает антракт, гостью, сидевшую в зале, плотно обступают зрители. Желание у всех одно – дотянуться душой и сказать, как же они ее любят. Вот кто-то подарил коробку конфет, кто-то – яркие календарики, кто-то – книгу своих стихов (вдруг матушке понравятся, и она напишет на них песнопение?). Жара – и чья-то заботливая рука открывает веер и машет над головами сидящих: чтобы матушке не так жарко было…

Во втором отделении есть возможность задать вопросы. Инокиня Иулиания с готовностью рассказывает о том, как она пришла к вере. А сниматься в фильме сначала не решалась. Пока священник не сказал ей: расскажи об этом, твое свидетельство нужно людям. Режиссер Галина Адамович сняла фильм, который невозможно смотреть без слез. Женская судьба как она есть: распавшийся брак, дети, болезнь младшего сына, трудное выздоровление, счастье, любимая работа и… служение.

– Моя православная жизнь началась с чуда исцеления, – говорит матушка. – Может, кто-то видел фильм «Инокиня»? Началось всё с катастроф, с катаклизмов, когда мы с пятилетним сыном лежали в отделении для онкобольных детей…

Время было – начало девяностых. Смутное, но для Церкви – время новых начал: открывались храмы, звонили колокола, многие люди тогда возвращались к вере.

– Я уже тогда чувствовала, что в моей жизни что-то идет не так. Но что нужно сделать? Куда идти искать? Поискала в оккультизме, в поэзии – не то. А потом Господь такими «хирургическими» мерами вмешался. Он показал на мне: заболел ребенок – причину ищи в себе. Вот я тогда и стала искать…

Не все матери в том отделении молились. Многие спрашивали: «За что?» А матушка, по ее признанию, ни разу не задумалась о том, что смерть рядом, что сын вообще-то может умереть. После метаний, астрологии, всех испробованных средств она пришла к Богу, к исповеди, к причастию. А потом была обычная онкологическая схема – долгие недели химиотерапии…

Лечение длилось почти полтора года.

– Сын не ходил, я возила его в колясочке, носила – а он висел, как тряпочка. У него была последняя стадия рака. И вот – человеку 25 лет, он закончил с отличием Московскую консерваторию. Богу всё возможно, надо верить!

Многие сегодня спрашивают матушку: «Наверное, когда ребенок заболел, вы дали обет уйти в монастырь, если он выздоровеет?» Но всё было совсем не так.

– Я вообще тогда не знала о монастыре, и не было в Минске ни одного монастыря. Молилась об Игнатии я у чудотворной иконы Божией Матери в Успенском Жировичском монастыре Гродненской области – у главной святыни Беларуси. Обетов не давала, в монастырь не собиралась. Но Бог тогда уже, наверное, знал, как меня спасать.

А всем, кто задумывается, «а не уйти ли в монастырь», советует не спешить:

– Когда Игнатий уехал в Москву учиться, старшие дети уже жили отдельно. Я осталась в нашей отремонтированной квартирке совсем одна. И вдруг подумала: ну что мне тут делать? И буквально за три дня собралась в монастырь. Господь видел мое состояние. Воля Божия насчет монастыря транслируется прямо в сердце. Если не чувствуешь этот призыв – еще не пришло время, не спеши. Мне кажется, что по ошибке в монастырь не приходят. Приходят по призыву.

По тем вопросам, которые на встрече задавали матушке Иулиании зрители, можно судить о степени доверия: спрашивают самое-самое заветное. И в ответ – самое заветное.

– Что делать, если мама болеет и отказывается пойти в церковь?

– Господь не по силам тебе испытания не пошлет. Значит, не ропщи – терпи и смиряйся. Если послал – значит, по силам. Тяжелая болезнь может стать началом пути. А путь, естественно, – к Богу, всё остальное – это тропинки и увиливание. На этом пути будут испытания и болезни, но с ними надо научиться жить. И благодарить Бога. Хотя это, конечно, очень тяжело, особенно когда болеют близкие. Всё, что надо, – молиться. Об этом говорят все батюшки: молиться и не отчаиваться. И ваша мама придет, конечно же…

– Какой иконе молиться, если Бог не дает детей?

– Я могу рассказать о своем сыне, Климе. Он – средний ребенок в семье. Женился в 18 лет. Обвенчался. И десять лет у них не было детей. В день венчания они ушли из храма лет на пять – ходили только на Пасху и Рождество. А ведь с детства он то со мной по монастырям, то на Валаам – трудился, молитвы знал. И вот оказалось, что детей у них нет. Сначала они учились, было не до этого. А потом вдруг поняли, что детей не просто нет, их Бог – не дает. И вот тогда стали искать собственный путь к Богу. Вернулись в храм, стали ходить на богослужения, причащаться, ездить по монастырям, молиться об этом. И особенная молитва была – перед иконой , потому что нашей семье очень близок этот святитель. И через десять лет родились дети: два мальчика, Иоанн и Тимофей. Сейчас им по три года. Так что можно, наверное, найти свою молитву и своего святого, и Господь, конечно, слышит.
Но, как всё-таки говорят, важно и другое. Не просить у Бога того, чего Бог тебе не дает. Он не дает потому, что знает твое будущее. Это ты его не знаешь. Конечно, если очень просить, Бог даст, всегда. Но понесешь ли ты потом это просимое?

Под конец встречи зрители узнаю т, куда пойдут средства, вырученные от продажи билетов. Елисаветинский монастырь расширяет подворье в 35 км от Минска – приют для всех, кто оказался в тяжелой жизненной ситуации: без дома, без средств к существованию, часто – с тяжелой алкогольной или наркотической зависимостью. На подворье сегодня проживают около 120 человек. Ходят на Литургию, молятся перед иконой Божией Матери «Неупиваемая Чаша», трудятся в мастерских. Здесь есть свои фермы, где обитатели подворья разводят свиней, овец, коз, кур, гусей и перепелов. Братья работают на полях и на пасеке, на строительстве и в садах. Монастырь обеспечивает их всем необходимым.

– Там идет своя, какая-то особенная жизнь, – рассказывает матушка. – Конечно, нельзя сказать, что всё идеально: был алкоголиком, наркоманом, увидел храм – и перестал быть наркоманом. Так желательно, но так не есть. Но они, по крайней мере, находят свою дорогу к Богу. Многие срываются, уходят, потом опять возвращаются и начинают новый виток своего пути. И когда там бываешь, всегда поражаешься картине: сто с лишним человек стоят на коленях в церкви и молятся… поют наизусть (потому что каждый день его читают) акафист иконе Божией Матери «Неупиваемая Чаша»…

Еще долго после выступления инокини Иулиании поет душа. Одну из ее самых-самых известных песен, написанную на слова протоиерея Андрея Логвинова. В этой песне – маленький-маленький совет, всего-то навсего рецепт счастья на этой земле. Труден он. Но все-таки – возможен:

Всего-то навсего: полюби,
Сердечком-свечечкой засветись!
Тогда, как рыба в речной глуби,
Вверху увидишь иную высь…

Всего-то навсего полюби,
Всего-то навсего не суди,
Всего-то навсего не грусти,
Всего-то навсего всех прости.

– Расскажите, как рождаются песни.

– Разные песни по-разному. Звучит банально: что-то на тебя находит, ты не можешь от этого освободиться. Просто в голове возникает мелодия. Я могу сочинить 50 мелодий за сегодняшний вечер, дайте текст – я вам сразу напою на диктофон. Но разве это творчество? Нет.

Чтобы мелодия стала песней, этому надо долго учиться. Вот представьте, я училась в спецшколе, 11-летке, а потом в консерватории. Лет 30 преподавала детям, из чего строится мелодия, как разложить ее по полочкам на составляющие, а потом собрать, чтобы она стала произведением. Знаете, как конструктор.

И вот как конструктор у нас может любой ученик пятого класса мелодию создать. Но если к этому приложить талант, то получается что-то особенное, востребованное людьми. В таланте есть такая удивительная составляющая – соборность. Говорит о чем-то человек, а каждый думает, что это написано о нем лично.

– Например, вам в голову пришло 50 мелодий, а можно каким-то образом одну из них взять, правильно выстроить – и что-то из нее стоящее сделать?

– А зачем? Этот вопрос встает перед любым творцом.

Если мелодия мучает – значит, тебе это нужно. А если нет – так и ты ее не мучай.

Бывает, что какая-то мелодия к тебе все время возвращается, ты не можешь от нее избавиться, не вылив в композиционно законченную структуру песнопения. Это надо сделать, надо завершить.

А сколько таких незавершенных? Я даже не считаю и не обращаю внимания – значит, они не нужны. Не все, что ты умеешь создать, должно быть записано и представлено: как я классно написал. Есть какой-то внутренний цензор. Он сидит во мне и не дает представить перед людьми то, что мне самой не нравится. Нужно, чтобы мне самой понравилось – до слез. И это главный признак.

– В церковной музыке на любой священный текст сегодня существует множество мелодий. Допустим, есть 500 мелодий «Херувимской», но ты пишешь 501-ю. Зачем?

– Не могу сказать, у меня тот же вопрос. Я не сторонник авторской музыки в Церкви. Зачем? Ведь все написано уже до нас. И причем не написано, а создано – это Богом данные мелодии, которые составляют свод знаменного или византийского распева. Они не имеют авторства, они Богом даны людям.

Это как иконы Рублева. Мы знаем, что это Рублев, а могли бы не знать, все равно это было бы достоянием человечества. Так и древний распев – в нем выражено все. Он надоедает только тому, кто не внимает, либо тому, кому в принципе жить скучно.

В храме нужна другая красота мелодий, не та, что выражена в наших порой чересчур чувствительных всплесках, гармонических поворотах. Тексты этого не требуют.

Например, «Милость мира, жертву хваления» – это же просто ответы на священнический возглас. А мы порой такое делаем из этих слов – какие-то глубинные чувства туда вкладываем, чуть ли не колокольный звон изображаем. Зачем? Здесь все должно быть скромно, аскетично, как и есть в знаменном распеве.

– Церковные хоры поют богослужебные песнопения и в храме, и на концерте. Можно ли считать, что во время службы хористы молятся, а не исполняют?

– Вопрос философский. Что есть молиться, что есть молитва? Стоя на клиросе, мы пытаемся очень много всего учесть: вовремя листать ноты, взять правильную интонацию, посмотреть на руку дирижера, донести текст, построить аккорд… Казалось бы – какая тут молитва?

С другой стороны, за труд, который предпринимают певчие, Бог дает людям слышать молитву. И даже на концерте. Я много раз слышала, как говорили про нас: «Они молятся», «Я сегодня был на концерте, как в храме».

А если бы мне в храме сказали: «Вы сегодня пели, как на концерте» – я бы сразу уволилась!

Церковный хор по принципу Бутусова

– Регент в церковном хоре – в первую очередь руководитель? У вас такой дружный коллектив, но, наверное, все равно нужна четкая субординация?

– У нас в хоре своеобразная ситуация, я не могу ее навязывать: делайте так, и у вас будет, как у нас. Нужно просто быть друзьями. У нас в коллективе все очень разные, но все хористы считают главным в хоре единство, соборность.

Мы делали альбом к 20-летию хора, и каждого снимали отдельно на видео, никто не знал, о чем говорил предыдущий. Но когда соединили – получилось, что все говорили об одном: мы друзья, мы семья. И мне это очень дорого. Как этого достичь? Просто любить.

Как у Бутусова в песне, которая мне очень нравится: «Все, что нужно, – это любовь». Там и расшифровка есть, что такое любовь: не вот это сопливое романтическое чувство, которое сегодня есть, а завтра нет, – а настоящая любовь.

– Бывает ли выгорание на клиросе?

– Конечно. Что делать? Никаких решений не предпринимать. Не ты себя сюда поставил, это не твой выбор. Это выбор Божий. Каждому певчему понятно, что он на клиросе неслучайно. Если тебе кажется, что это не твое, или тебе стало скучно, – надо потерпеть, нельзя такими вещами бросаться.

Но у нас в хоре такие вопросы не возникают. Именно потому, что здесь есть еще и другие скрепляющие вещи. Во-первых, это профессионализм, а во-вторых и в-главных, – человеческие отношения. У нас через хор прошло много людей, у некоторых не сложилось. Но те, кто есть сейчас, – прекрасное содружество, просто Божия милость.

Кто-то лезет в горы, а кто-то идет в монастырь

– А монашескую общину можно назвать семьей?

– Да, причем как раз монашеская община очень хорошо соотносится с этим понятием. Там устройство точно такое же, как в семье, только в этой семье 130 человек. Если не приходить в монастырь с целью влиться в семью – нет смысла в монашестве.

Все остальное, конечно же, тоже должно быть: аскеза, послушание, изменение образа жизни. Но если нет братского или сестринского отношения, – все будет впустую. Миряне, думая о монастыре, делают неправильный акцент на том, что «монастырь» – от слова «моно», что значит «один». Понятно, что наше монашество начиналось со святых отшельников, но испокон веков на Руси монастыри были общежительными.

В нашем монастыре мы даже не живем по одному в келье – кроме матушки игумении, которая живет в такой же келье, как и мы, в общем ряду, но только одна. И жить с сестрой в одной комнате – это самое трудное. Но в монастырь и идут за трудностями! Если тебе нужен комфорт, зачем тебе идти в монастырь?

У меня в миру было все: признание, достаток, дети – чего бы мне было убегать в монастырь, если бы я не чувствовала внутри какой-то огонь, призыв?

Эта причина обязательно должна быть – она по-разному у сестер выражается, но она не связана ни с чем материальным. Ни с какими страстями-мордастями, что тебя кто-то бросил. Есть такая точка в жизни, когда чувствуешь, что ты больше так, как сейчас, не можешь. И тебе нужно что-то, чтобы преодолеть себя.

Кто-то для этого лезет в горы и там рискует жизнью, а кто-то идет в монастырь и тоже рискует жизнью. Внутренней своей жизнью. Мы все рискуем – потому что это тяжелая внутренняя борьба, которая не видна никому.

Ты со своим тщеславием, самоуверенностью, самовлюбленностью идешь туда, где останешься с ними один на один. Ты еще не знаешь, как с ними бороться, но в монастыре есть шанс, что ты научишься их видеть и осуждать в себе. Победить-то их ты все равно не победишь до конца, разве что с Божией помощью, – но она там как раз и есть, в монастыре.

– Насколько я знаю, ваш монастырь организован по типу монастыря архимандрита Софрония (Сахарова)?

– Да, он и преподобный Силуан Афонский – наши духовные ориентиры. Весь смысл параллели с монастырем, основанным отцом Софронием (ставропигиальный монастырь святого Иоанна Предтечи в Англии. – Прим. ред. ), – в общем собрании. Это сердце монастыря. Таких собраний почти нигде нет в русском монашестве, а у нас есть. И опыт показывает, что этими собраниями монастырь живет.

Иногда нас упрекают, дескать, – у вас такой монастырь открытый, к вам приходят ваши мамы-папы-дети. Так конечно приходят, – раз они прихожане нашего монастыря. Нам что, прятаться от них, избегать? Всех остальных мы любим, а ты, мой родной ребенок, – отойди от меня подальше! Это как минимум странно.

В нормальном православии должно быть все – и родственные связи, и открытость, и общее собрание.

У нас есть два вида собрания – сестринское и монашеское. Сестринское – это когда собирается «белое» сестричество (сестры милосердия, их сегодня у нас около трехсот) и 125 «черных», то есть монашествующих сестер. А монашеское собрание – там только духовник, игумения и монашествующие.

Собрания еженедельны, и проходят они очень по-разному. Это не производственные собрания на тему «Ну, давайте все подумаем над тем, запирать или не запирать монашеский корпус». Там обсуждение любого вопроса каждого, кто хочет, о внутренних проблемах.

Иногда кого-то просят ответить на вопрос, иногда мы сами вопросы задаем. Бывают и «бои», бывают слезные исповеди, бывают выяснения отношений. Лучше, если сестры разберутся здесь, при нас, – батюшка и матушка помолятся и помогут, и это стопроцентно работает, это то, что необходимо, чтобы действительно стать сестрой.

А просто запирать это все внутри и пробочкой сверху закупоривать, как джинна в бутылке, и ходить умилительно: «Спаси, Господи», не трогайте меня, я в домике, – это неправда. Гораздо здоровее и правильнее все высказать на собрании, и притом с намерением не обличить сестру, а найти, в чем я виновата. Это трудно, потому что наше естество хочет быть правым. И мы все время себя оправдываем. Иногда после собраний шокирующе открываются глаза, и ты видишь себя вдруг в истинном свете – это то, что необходимо в монастыре. Видеть себя.

– Может, такие собрания и в миру бы не помешали. Иногда какие-то свои мелкие недостатки ты никак не можешь искоренить, и они очень отравляют жизнь.

– Да, бывает, что ты на чем-то застрял на десятилетия, и твои исповеди превращаются в заезженную пластинку. Мне кажется, с этой ветряной мельницей иногда даже не надо бороться, с этим надо пожить. Надо остановиться и сказать: «Ну, сейчас вот так, я ее увидел, эту зазубринку, я в себе это осуждаю – но пока ничего не могу сделать. Ты, Господи, сделай, что можешь».

Потерпи себя таким, – может, год пройдет, может, 10 лет. Да, ты периодически предпринимаешь какие-то жестокие усилия по укрощению этого своего монстра, у тебя даже что-то получается, – но потом все возвращается на круги своя.

Грех сидит, как вирус, в человеке. От вируса сразу не избавишься, он может всю жизнь пребывать в организме в пассивном состоянии. А потом поднимает голову – и видишь, что ты ни с чем не справился, ты на том же месте. Главное тут – не заунывать.

Духовная жизнь очень интересна. И надо верить, что это не круг, а спираль. И когда-то она к чему-то приведет. Может, и не к окончательному идеальному результату – но главное – не результат, а путь.

Не ставить Бога между собой и ребенком

– Мы много говорили о хоре-семье, монастыре-семье. А что сейчас происходит с вашей семьей, с вашими детьми? Какое место они занимают в вашем сердце?

– Двое моих детей поют у меня в хоре, а третьего я уже три года не видела. Потому что он живет в Техасе. И у меня нет никакого горя по этому поводу. И я с ним не разговариваю каждый день по скайпу, и вообще у меня нет скайпа. Я не чувствую тут какой-то недостаточности – вот как Господь устроил, так и хорошо, Он устроил все мудро и правильно.

Мне достаточно, что сын и его семья в далеком Техасе при храме – он там и чтец, и певчий, и в совет приходской входит, и дети в воскресной школе учатся. Православие можно найти везде. Мне как монахине и матери важно, чтобы они были с Богом – и они каждый своим путем вырулили на эту дорогу. Тогда, когда я уже решила, что никого никуда тащить не буду – все уже сказано, все показано. Все были со мной и в хоре, и по монастырям со мной ездили. Все вы знаете – давайте, обретайте свою веру теперь.

Хотя прийти к такой установке матери очень непросто.

И меня молодые мамы часто спрашивают, что делать: вот, она красится, пирсинги делает, никак не хочет в Церковь идти. Я говорю – ну оставьте вы ее в покое, похвалите хоть раз этот пирсинг.

«Вчера тебе было как-то не очень, а сегодня уже ты посимпатичнее выглядишь». Она тогда поймет, что вы на ее стороне. А все время разграничивать, ставить Бога между собой и ребенком – ну что тогда от него ждать.

– У вас внуки, достаточно ли вам времени для общения с ними?

– Они знают, что я их бабушка, но называют меня мать Иулиания. Двое из них в Америке, а один здесь – Андрюшка, 11 лет. Он тоже прихожанин нашего монастыря. Дело не в том, сколько, когда и где мы видимся. Пристрастия можно иметь, даже если человек на Луну от тебя улетел.

Все время думать о нем, не выпускать из сердца, беспрестанно звонить и спрашивать, надел ли ты шарфик сегодня, доел ли вчерашнюю сгущенку – к чему это? Лишнее. Дети уже большие – это мудрые, хорошие, крепкие православные люди, которые самостоятельную веру обрели – не мамину. И это очень важно. И этого я желаю матерям, которые спрашивают: «Как? Почему она такая или он такой?»

– В чем тогда проявляется любовь к детям?

– Вот в этом: подставь плечо в любых обстоятельствах. Я тебя не могу одобрить в этом поступке, в этом выборе – но я тебя все равно люблю, все равно пожалею, приходи ко мне, я тебя защищу. С тобой вместе поплачу и не буду тебя осуждать.

Любовь – когда я не выпускаю человека из молитвы. На большее (или меньшее?) я сейчас уже не способна, все эти сюси-пуси – они человеку не нужны.

Может быть, кто-то скажет, что это холодность, черствость – но это не так, спросите об этом моих детей. Надо сделать детей своими друзьями. Это можно сделать, только добившись их доверия и полностью принимая их. А не навязывая им свои советы.

– Вы счастливы?

– Такого слова в Евангелии нет. Для меня это важный признак: значит, в том пространстве, в каком я нахожусь, в каком служу, этот термин необязателен. Я его вообще не употребляю в жизни. И мне неинтересно о нем рассуждать, потому что можно увязнуть в мириадах трактовок.

Счастье – это когда тебя понимают – и это правильно. Счастье – когда ты живешь полноценной творческой жизнью – и это правильно. Счастье – когда у тебя все живы и здоровы – и это так. Но это не полнота. Мне этого слова мало, чтобы выразить то, чем я живу.

Беседовала Анна Ершова

Почему счастливые и успешные люди бросают все и уходят в монастырь? Может ли современный человек идти путем преподобных? Предлагаем вашему вниманию интервью с м онахиней Иулианией (Денисовой), насельницей Свято-Елизаветинского монастыря (г. Минск), вошедшее в книгу Юлии Посашко «Монахи», которая выходит в .

45 сумок, 35 пар обуви, шкаф косметики, собственная отдельная квартира - ешь, пей, веселись! А в душе крик: «Я так больше не могу!» Ирина Денисова, знаменитый на всю Беларусь регент, ушла в монастырь на пике успешности. Вырастила троих детей, добилась признательности в мире музыки, добилась всего... О ней даже сняли фильм - «Регент». А через несколько лет вышел уже второй фильм - «Инокиня»...

Наш рассказ о том, как пришла к монашеству женщина, о нем никогда не мечтавшая...

Жизнь по плану

- Матушка Иулиания, в фильме «Инокиня» Вы сказали, что и не думали о монашестве, а решились на него вдруг, за три дня. Что произошло в эти три дня?

Мне приходилось на этот вопрос много раз отвечать: как так - не собиралась, а тут засобиралась? Я до сих пор не знаю, как же это правильно объяснить...

Те три дня были верхушкой айсберга, к этому действительно шла вся жизнь. Сейчас мне, как сквозь прозрачное стекло, стала видна вся моя предыдущая судьба как подготовка к этому окончательному событию.

Были моменты, когда я шла в прямо противоположном от Бога направлении. Знаете, теперь я думаю, что Господь дает возможность выбора, некую вариативность каждому человеку. Человек все время норовит сойти со своего пути и соскальзывает в грех, а Господь его «ловит» там и ищет для него другую дорожку.

- Так с Вами и произошло?

Да. Моя душа всегда была ищущей, еще с юности. «Ловить» промысел Божий я пыталась, даже будучи неверующей, некрещеной. Хотелось какой-то чистоты... Откуда мне было тогда знать, что такие категории не живут в греховном существе, которое Бога не знает, не обращается к Нему, живет только собой: все эти «я, я, я» уже с детства накладывают свой отпечаток...

Дорога через оккультизм

- Что было во внутренней жизни до того, как Вы пришли к вере?

Творчество, загнанное внутрь. Вообще хороший вопрос: чем можно жить, когда не знаешь Бога, какой внутренней жизнью? Какая-то тайная жизнь души и поиск смысла - были. Внутри - трагедия, поиск, неудовлетворенность... Все не удовлетворяло.

- У Вас никогда не было соблазна подменить смысл жизни детьми, работой?

Смысл жизни в детях, в служении, в работе, - это все земное. Душа-то чувствовала, что она не отсюда! Но сформулировать это не могла. Поэтому искала, где только возможно. А в начале 90-х - как всегда на сломе эпох - вдруг становится очень популярным вызывание духов, оккультизм, астрология, всплывают имена Блаватской, Рерихов. Буквально через месяц после того, как я приняла крещение, мне предложили абонемент в школу астрологии Павла Глобы...

Никто не знал толком, что это такое, но интеллигенция покупается на такие «штучки». Дьявол понимает социальное устроение человека и действует в той терминологии, которая тому близка. В моем случае это было такое избранничество: «это для избранных, какой-нибудь рабочий с завода не поймет, а ты же не кто-нибудь, ты высококультурный человек!»

Мы составляли гороскопы, занимались хиромантией, а к тому времени, как у моего младшего сына Игната был обнаружен рак почки в последней стадии, мы проходили медицинскую астрологию - «коррекцию здоровья по гороскопу».

- Какая злая ирония: вроде бы учились лечить людей, а собственные дети заболевали...

Да, мои дети очень страдали от всего этого - они переболели чуть ли не всеми болезнями, какие только есть, все больницы Минска были мне известны. Я почему-то - вот удивительно! - не связывала это со своими занятиями астрологией.

Мне казалось, это временно: еще чуть-чуть, и я найду какой-то «философский камень», и все эти беды пропадут. Самая большая загадка в жизни моей на сегодняшний день - как Господь меня вытащил из этого всего!..

Астрологический этап моей жизни был самым нагнетающим и подводящим к какой-то катастрофе. Я ее чувствовала всем своим существом, знала, что нечто страшное должно произойти.

За три недели до своего обращения к Богу я написала такое стихотворение:

Мое сердце

Сердце спит в оковах скуки -
Видно так ему уютней.
И ничто его не тронет,
Не освободит от плена:
Ни раздумье о печальном,
Ни известие о тайном.
Даже смерти лик ужасный
Ото сна его не будит.
Я от сердца отделилась -
Вот живу, пою, стенаю,
Причитаю, как торговка,
О всеобщем равнодушьи,
Растреклятым спящим сердцем
Ничего не ощущая,
Не мечтая, не страдая,
Зная все уж до могилы.
Как легко мне притворяться,
Что в груди огни и бури!
Это мне труда не стоит -
Все «обманываться рады».
Знаю: с сердцем беспробудным,
С онемевшею душою
Я накличу столько горя,
Сколько прежде не знавала.
Знаю: беды - не ошибки,
Их исправить невозможно.
Где же Тот, Кто не позволит
Злому сердцу умереть?!

Это было в начале декабря 1991 года. А через неделю я узнала диагноз Игната...

К Богу меня привела болезнь сына, это совершенно точно. Это была последняя «кнопочка», на которую Господь нажал.

Призыв

- Когда Вы впервые всерьез задумались о монашестве?

Всерьез - только перед самым уходом в монастырь. А до этого - что вы! Я очень прагматичный человек. Мечтать о монастыре мог Серафим Вырицкий, или отец Иоанн (Крестьянкин), которых в 8 лет благословили на монашество, а монахами они стали после 50-ти. А мне - чего мечтать? Даже когда старшие дети уже подросли, я себе говорила так: «Минуточку! Может о монастыре человек рассуждать, если его младшему ребенку 13 лет? Не может».

Сейчас я понимаю, что не обязательно сразу быть Серафимом Саровским, что человек, приходящий в монастырь, ничем не отличается от мирянина. Только желанием стать когда-нибудь монахом. Мы что, какой-то избранный народ? В монахи берут каких-то особых людей?

- А разве нет?

Конечно, нет. Конечно, нет!

- А зачем тогда идти? Что там есть такого?

- «Тайна сия велика есть». С человеческих позиций такой шаг - абсурд. Молодой девушке, окончившей школу в центре Минска, разве не абсурдно становиться монахиней, а не поступать в БГУ (Белорусский государственный университет - ред.) ? Абсурдно. Современному человеку это еще труднее понять.

И все-таки необходимость выбора - монастырь или семья - сегодня для верующего человека совсем не очевидна. Христиане живут в миру, молятся, ходят в храм и ни о каком выборе не думают. Но ведь что-то заставляет сделать такой решительный шаг. Что это - призыв?

Вот! Вот правильно, вот слава Богу! К этому слову я и подводила. В монастырь нельзя попасть без метафизического вмешательства Бога в твою жизнь. Не получится это просто так, по какому-то плану: воцерковился, ходил в Свято-Елисаветинский монастырь на службы, настоятель такой замечательный, исповедался у него и подумал: «А не пойти ли в монастырь?»

У каждого человека совершенно по-своему складывается жизнь. Сестре, которая пришла в монастырь предпоследней, 75 лет. А последней - 19. Мотивы, жизнь - совершенно разные!

Но у всех схоже одно: мы почувствовали какой-то последний, решительный призыв - хотя каждый в разных словах это объясняет. Но так или иначе в этих объяснениях звучит нечто не аргументированное, не сводящееся к чистой логике.

Другой талант

Мать Иулиания, Вы многие годы работали регентом, Вам удалось создать необыкновенный хор. Чем не прекрасная служба Богу и людям в таком качестве?

Мне было нельзя остаться в миру. Моя внутренняя жизнь перестроилась таким образом, что я каждую секунду ощущала: я так жить больше не могу. Я не понимала, почему! Просила Бога, чтобы Он что-нибудь сделал со мной.

У меня просто накопилась невозможность так больше жить. А потом Господь стал давать «подсказки» - куда идти дальше.

В какой-то момент я пришла к духовнику: «Я так не могу больше, надо что-то со мной делать! Может, мне в монастырь пойти?» Он ответил: «Ну, иди в монастырь!». Это была суббота. Потом он подумал немного и сказал: «Я поговорю с сестрами, помолимся... Приходи в понедельник».

За эти три дня произошел последний этап становления. Когда ракету готовят, сколько лет ее строят, сколько денег вкладывают, потом кто-то на кнопочку нажал, сказал «Поехали», махнул рукой, и... полетел Гагарин в космос. От одного нажатия кнопочки. Три дня - это была вот эта кнопочка. Для меня вдруг все стало ясно, все изменилось.

Я сама стала другая, перестала себя узнавать. Все задавала себе вопрос: «Это что, я? Иду в монастырь?!» И сама себе отвечала: «Да, я сама совершенно точно иду, без всяких колебаний. Другого пути у меня нет».

- Как Ваше неожиданное решение далось Вашей семье, друзьям, коллегам?

Все недоумевали: не хотели люди принимать этого, отпускать не хотели. Кто-то плакал, кто-то возмущался. Одни говорили: «Ты зарываешь талант в землю!», не понимая, что это слова из евангельской притчи, а я иду как раз туда, где учатся жить по Евангелию! Монастырь - как раз то самое место, где талант (другой, не музыкальный) и раскроется в нужную сторону.

- Вам самой не было страшно так резко менять свою жизнь?

Было. Я подозревала, что не знаю того мира, который мне откроется, и боялась: а что, если он будет для меня невыносим? Я же максималистка: если ухожу - значит ухожу, без всяких «но», с концами. На это надо было решиться.

А я ведь только достигла благосостояния и какого-то максимального успеха в миру: было уважение, были какие-то достижения, и вдруг - бросать все это и идти в другую социальную среду... Ведь это же все равно, что родиться! Ребёнку во время родов тоже очень страшно и больно, он не знает, куда его толкают. Здесь точно так же: была «накатанная» жизнь, где ты знаешь каждый закоулок. А тут ты должен все поменять. Всё! Человек может переехать в другой город, может из генералов оказаться разжалованным в солдаты, может развестись, поменять свой социальный статус. А здесь - все одновременно, в один момент. Ты совершенно перестаёшь быть тем, кем ты был, неизменным остается только твой внутренний мир. Ты только его и приносишь с собой в монастырь. Это все очень непросто. Есть только одно, что все уравновешивает - Христос, ради Которого ты все это делаешь.

Документальный фильм «Инокиня» был снят в 2011 году киностудией во имя св. мч. Иоанна воина.

3 октября в 19:00 в культурном центре «Покровские ворота» по адресу (ул. Покровка, 27, стр. 1) состоится презентация книги Юлии Посашко «Монахи» (Никея, 2014). О пути к Богу, о сомнениях и решимости, о слабости человеческой и силе Божией, которая невозможное делает возможным, рассказывают люди, идущие этим путём.

Гости вечера:

• инокиня Иулиания (Денисова), выпускница Ленинградской Государственной консерватории, одна из самых заметных людей в современной церковной музыке, руководитель известного хора и автор более 150 песнопений и гармонизаций - ныне насельница и старший регент Минской Свято-Елисаветинской обители
• игумен Нектарий (Морозов), постриженник московского подворья Свято-Троицкой Сергиевой лавры, в настоящее время несущий служение в Саратовской епархии, в прошлом - журналист, выпускник факультета журналистики МГУ имени М. В. Ломоносова, сотрудник газеты «Аргументы и факты».

Матушка, дети - такой огромный простор для творчества, хотелось бы всю жизнь только им и посвятить. Но когда рождаются в уме строчка за строчкой, а идеи так и фонтанируют, что делать с этим вдохновением - творить, отрывая время от семьи, или отложить «на потом», когда все вырастут?

Первый вопрос, который напрашивается, - почему вы спрашиваете монахиню о детях и семье? Бытует мнение, что всё должно остаться в прошлом.

Но не совсем это так. «Бывших» детей не бывает. И «бывшей» матерью не станешь, хотя со временем, батюшка говорит, материнская любовь должна преломиться и перерасти в любовь Христову. Современные иноки приходят из современного общества с его полными или неполными семьями, в которых воспитываются дети. В частности, у монаха, «среди которого ведется опрос», их тоже, так сказать, немало.

Я буду говорить, исходя из своего опыта, очень частного. Теперь вот думаю, что, проживая тот или иной этап, не понимаешь, что и для чего в конкретный момент жизни тебе дано. Осознание приходит потом, особенно, когда приходишь к Богу и осмысляешь прошлое с позиций веры.

У себя я наблюдаю три этапа. Сначала была такой себе девочкой-белоручкой. Затем вдруг стала женщиной, обременённой огромной семьёй, от нужды всему научившейся и очень любящей всевозможные хозяйственные вещи. И, наконец, стала монахиней - тем, кем, наверное, Господь хотел меня видеть.

Этапы эти, как я сейчас думаю, соответствуют библейским образам Марфы и Марии. Так или иначе, две эти грани в женщине присутствуют, и самый главный конфликт в её душе – как раз между этими двумя началами, мне так кажется. Все остальные виды конфликтов в этот помещаются, во всяком случае, в верующей душе.

Но Христос же на него ответил. И в другом месте сказал, что и это «надлежало делать, и того не оставлять».

В моей жизни эти два служения воплощались последовательно. Никто не ожидал, что из этой белоручки вообще что-то выйдет. Когда мои однокашники через двадцать лет узнавали, что у Денисовой уже дети большие, и их трое, хватались за голову: «Как, она же не знала даже, что картошку надо на маргарине жарить, на сухой сковородке готовила…» Это в общаге в Питере. А другие потом, лет через 30-40, удивлялись: «Как это Денисова ушла в монастырь? Разве она вообще к этому пригодна?..»

Вывод какой – исполнять ту функцию, которую ты в данный момент чувствуешь правильной и естественной. Не сопротивляться, по крайней мере. И делать это с полнейшей отдачей.

Есть у тебя дети? Чувствуешь порывы творчества? Делай и то, и другое! Не спи. Спи три часа. Будет нелегко. Но тогда надо положиться на Бога. А мы Богу не доверяем, это я по себе знаю…

Совет прост: доверяй Богу. «Доверяй Богу!» - мы можем это твердить себе и всем миллион раз в день, но если бы это было так просто, неверующих уже бы не осталось.

А склониться в ту или иную сторону, решить, например, что есть время для детей, и надо сначала ими заниматься, а потом, когда повзрослеют, уж тогда… Нет, не могу с этим согласиться. Кто знает, наступит ли это «тогда»? Может, здоровья не будет, а, может, дар отнимется, и ты уже и рада бы, а его нет.

Как быть со стереотипами, которые преобладают вокруг? Ты спишь по три часа, стараешься всё успеть, но то и дело возникают мысли: кому и зачем это надо, жила бы как все.

Человек творческий – всегда «белая ворона». Но не использовать дар… Не знаю, я бы не смогла.

Какое-то время, лет десять, даже больше, в моей жизни творчество было отодвинуто на задний план - по разным причинам. В том числе, потому что были дети. Но все равно до конца я его не оставляла. Оно принимало другие, именно детские формы, было направлено на детей своих и на чужих - я тогда работала классным руководителем в лицее, где учились мои сыновья и дочь.

Сейчас, глядя на пройденную жизнь, смотря по сторонам, я вижу, что дар просто так не дается. И нельзя самовольно решать, как тебе им распорядиться.

А если творчества столько, что близкие уже от этого начинают страдать? Как уследить, не слишком ли ты увлеклась?

Когда творчество принимает какие-то гипертрофированные формы, думаю, окружающие не дадут тебе заблудиться, быстренько подскажут, что ты не тем занимаешься.

Другое дело, что часто мы ищем себе индульгенцию: ну, правда же, женщина – свободный человек. Раз у женщины дар, она должна творить, несмотря ни на что. С пафосом таким…

Как это – «несмотря ни на что»? А дети? Они, во-первых, главная твоя любовь, а во-вторых - смиряющий фактор, чтобы не улетела туда, куда залетать не положено.

Надо побыть Марфой обязательно, по полной программе. А потом, может быть, Господь даст хоть маленький какой-то просвет и на Мариино делание.

Где та грань, которую женщине в самореализации нельзя переходить? У вас дети уже взрослые, они вам говорили о своем отношении к периоду, когда мама была «вся в творчестве»?

Когда они росли, я не была «вся в творчестве».

Про себя-то я точно знаю, что недолюбила их и многого недодала. Душа это знает, потому что у нее это болит. Но у детей, слава Богу, никаких комплексов не сформировалось. Я за это очень благодарна Богу, потому что особенно в тот период, когда заболел младший, и всё внимание уделялось ему, остальные дети, которым было 11 и 12 лет, были брошены буквально на самотек. О творчестве я уж и не говорю.

В отношениях с детьми что главное? - Крайностей не надо, как и в любом деле. Что не успела и недодала – проси прощения. Не круто надо стараться жить, не черно-бело. Детям можно прямо говорить: я сожалею, что не уделила вам сегодня достаточно внимания. Правда, сожалею, простите меня.

Не надо этого гордого пафоса: «Работа у меня, вы что, не понимаете? Вырастете – поймете! Побудете на моем месте, узнаете, как хлеб-то добывается!» Если так – получишь то, чего не хочешь. А можно мирно. Они же тоже люди, всё видят, многое понимают.

Мы их вообще недооцениваем, наших детей. Как потом выясняется. Хорошо, если они вырастут и станут друзьями, и расскажут, как жили рядом с тобой. А ты даже не догадывалась, чем они жили и что запомнили. Игнат, например, вообще не помнит, как болел. Так, несколько отрывочных картинок остались в памяти. А для меня… Кажется, каждый день, каждую процедуру вижу как наяву, совершенно отчетливо.

Подумалось сейчас: всё время у меня какие-то послушания, дела, творческие проекты. Дети, действительно, чего-то не добирают - любви, внимания. Но, с другой стороны, они видят то, чего другие лишены, - интересную, увлекательную сторону жизни.

В том-то и дело! У нас в семье была очень творческая атмосфера, дом открытых дверей, всё время кто-то приходил, что-то обсуждалось. С этими же детьми постоянно что-то пелось, выучивалось, игралось… В чем-то они получали очень большую самостоятельность.

Творческое начало в родителях – в этом нет ничего плохого, если только не проявляется какими-то крайностями. Если не приходишь домой и не общаешься с детьми односложными предложениями: «То не так, это не так! Уроки давай!» А вся твоя творческая жизнь течёт где-то далеко, и они к ней не имеют отношения.

У нас дети были в курсе всего, в поездки мы их с собой брали. Просто надо их не ограждать от творчества родителей, а наоборот, рассказывать. Например, если была занята целый день, приди да опиши в красках ребенку, чем занималась: «А знаешь, мы такой капустник сделали!..».